Здесь я решил написать небольшое вступление, чтобы с чего-то начать. Конечно, это не первая моя книга, которую я прочитал, но это первая книга, с которой я еще сильнее укрепился в своем замысле и предназначении. Что бы и как бы там не сложилось у человека, если он отчетливо понимает свое предназначение, он нигде не пропадет.
В зале звенели рапиры.
– Не теряйте ритма, господа… Вот так, очень хорошо… Неплохо. Еще раз. Вот так… Спокойно… Назад, и защищайтесь, вот так, правильно… Теперь внимание… На меня. Повторите… На меня. Быстрее!.. Парируйте. Так, верно… Правее! Держите дистанцию!.. Укол. Отлично, дон Альваро!
Дон Хайме переложил рапиру в левую руку, снял маску и отдышался. Альварито Саланова тер запястье; из-под металлической сетки, закрывавшей лицо, раздался ломающийся голос подростка:
– Ну как, маэстро?
Дон Хайме одобрительно улыбнулся.
– Неплохо, дорогой мой. Очень неплохо. – Он указал на рапиру, которую юноша сжимал в правой руке. – Однако вы по-прежнему легко уступаете третий сектор. Оказавшись в таком положении, увеличьте дистанцию, отступив шаг назад.
– Хорошо, маэстро.
Дон Хайме повернулся к остальным ученикам, готовым в любой момент вступить в бой. Держа в руках маски, они внимательно следили за поединком.
– Уступить третий сектор означает добровольно отдать себя во власть соперника… Вы согласны со мной?
Три юных голоса ответили утвердительно. Все ученики были почти ровесниками Альварито Салановы – от четырнадцати до семнадцати лет. Двое, светловолосые и стройные, удивительно походили друг на друга: это были братья Касорла, сыновья офицера.
Лицо третьего юноши казалось красноватым от множества прыщиков, сильно портивших его внешность. Юношу звали Мануэль де Сото, и он был сыном графа де Суэка. Дон Хайме давно уже потерял надежду сделать из него приличного фехтовальщика. Мануэль де Сото отличался излишней чувствительностью, и стоило поединку принять хоть сколько-нибудь неожиданный оборот, он мгновенно выходил из себя. Желторотый юнец Саланова, худощавый смуглый парнишка из знатной семьи, оставил остальных учеников далеко позади. В лучшие времена при соответствующей подготовке и строгой дисциплине он, без сомнения, прославился бы в светских кругах как безупречный фехтовальщик; но в столь суетном веке, думал дон Хайме с горечью, его дарование останется незамеченным. Нынче молодым по душе иные забавы: путешествия, верховая езда, охота и прочие легкомысленные шалости. К величайшему сожалению, размышлял дон Хайме, современный мир предлагает молодежи слишком много соблазнов, лишающих юные души мужества, столь необходимого, чтобы уметь наслаждаться таким утонченным и сложным искусством, как фехтование.
Взяв левой рукой наконечник рапиры, он слегка согнул клинок.
– А сейчас, господа, мне бы хотелось, чтобы кто-нибудь из вас отработал с доном Альваро действие, которое оказалось сложным для нас всех. – Он пожалел прыщавого юношу и указал на младшего Касорла: – Давайте-ка вы, дон Франсиско.
Юноша вышел вперед и надел маску. Как и остальные ученики, он был с головы до ног в белом.
– Готовьтесь.
Юноши крепко сжали рукоятки рапир и встали друг напротив друга.
– Начинайте.
Они подняли рапиры, приветствуя друг друга, и приняли классическую стойку: правая нога немного выставлена вперед, оба колена согнуты, левая рука отведена назад под прямым углом к вытянутой вперед правой.
– Не забывайте старое правило – с рапирой надо обращаться так, словно у вас в руке птица: держите ее мягко, чтобы не раздавить, и в то же время крепко, чтобы не дать ей улететь… В особенности это касается вас, дон Франсиско. У вас скверная привычка посреди поединка оставаться безоружным.
– Да, маэстро.
– Не будем терять времени. За дело, господа.
В зале послышался тихий звон рапир. Юный Касорла блестяще повел атаку; стремительный, ловкий, он двигался с легкостью перышка. Его противник, Альварито Саланова, парировал сдержанно: когда грозила опасность, делал шаг назад, а не проворно отскакивал; упрямо оставался на месте, когда Касорла предлагал ему более активный бой. Вскоре их роли поменялись. Теперь нападал Саланова и – готовый отразить самую суровую атаку – явно терял терпение. Так, меняясь ролями, они продолжали поединок, пока серьезная ошибка не вынудила Пакито Касорлу интенсивно защищаться после неудачного нападения. Издав торжествующий возглас, его противник с яростью бросился в атаку и дважды уколол Пакито в грудь. Дон Хайме нахмурился и прекратил поединок, выставив между юношами рапиру.
– Должен сделать вам замечание, господа, – сказал он строго. – Безусловно, фехтование – это искусство. Но нельзя забывать, что это еще и точная наука. Неважно, какое у вас оружие – боевая шпага или рапира с безопасным наконечником: беря его в руку, вы не имеете права считать свои действия забавой. Если вам взбрело в голову поиграть, для этого есть обруч, волчок или оловянные солдатики. Я понятно говорю, сеньор Саланова?
Юноша с готовностью кивнул. Его лицо все еще закрывала маска. Серые глаза маэстро смотрели на него сурово.
– Вы не удостоили меня удовольствия слышать ваш ответ, сеньор Саланова, – добавил он холодно. – Кроме того, я не привык беседовать с людьми, не видя их лица.
Юноша пробормотал извинение и снял маску; его щеки пылали, словно мак. Он смущенно уставился в пол.
– Я спрашиваю: понятны ли вам мои слова?
– Да, сеньор.
– Не слышу ответа.
– Да, маэстро.
Дон Хайме окинул взглядом учеников. Юные лица смотрели на него напряженно и внимательно.
– Главное правило этого сложнейшего искусства, этой науки, которой я стараюсь вас обучить, можно передать одним-единственным словом: целесообразность…
Альварито Саланова поднял глаза и посмотрел на юного Касорлу; тот прочел в его взгляде с трудом сдерживаемую ярость. Разговаривая с учениками, дон Хайме опирался на упертую наконечником в пол рапиру.
– Лучше избегать, – продолжал он, – бравады и дерзких подвигов, один из которых нам только что продемонстрировал дон Альваро; кстати, будь в руке у его противника боевая шпага, а не учебная рапира, такой подвиг мог бы обойтись очень дорого… Ваша цель – вывести противника из боя спокойно, быстро и целесообразно, с наименьшим риском с вашей стороны. Никогда не наносите два укола, если достаточно одного; второй может повлечь опасные последствия. Никаких петушиных прыжков или чрезмерно элегантных атак: это отвлекает наше внимание от главной задачи – избежать гибели самому и, если это необходимо, убить противника. Фехтование – прежде всего вещь практичная.
– А мой отец говорит, что польза фехтования только в том, что оно укрепляет здоровье, – вежливо возразил старший Касорла. – Англичане называют это словом «спорт».
Дон Хайме взглянул на своего ученика так, словно услышал откровенную ересь.
– Вероятно, у вашего отца есть повод это утверждать. Но у меня иное мнение: фехтование – это нечто несоизмеримо более важное. Точная наука, высшая математика; сумма определенных слагаемых неизменно приводит к одному результату: победе или поражению, жизни или смерти… Я здесь с вами не для того, чтобы вы занимались спортом; вы постигаете целостную систему и однажды, защищая отечество или собственную честь, сможете оценить ее в полной мере. Мне безразлично, каков человек – силен или слаб, элегантен или неряшлив, болен чахоткой или совершенно здоров… Важно другое: со шпагой или рапирой в руке он должен чувствовать превосходство над любым противником.
– Но ведь существует и огнестрельное оружие, маэстро, – робко возразил Манолито де Сото. – Пистолет, например: он намного серьезнее шпаги, и с ним у всех равные шансы. – Он почесал нос. – Это как демократия.
Дон Хайме нахмурился. Его глаза смотрели на юношу с бесконечным презрением.
– Пистолет – не оружие, а уловка жалких трусов. Если один человек хочет убить другого, он обязан делать это лицом к лицу, а не издалека, будто жалкий разбойник. У холодного оружия есть этическое преимущество, которого недостает огнестрельному… Шпага – существо мистическое, господа. Да-да, фехтование – мистика для благородных людей. Особенно в нынешние времена.
Пакито Касорла поднял руку. Он явно сомневался в словах дона Хайме.
– Маэстро, на прошлой неделе я прочел в «Просвещении» статью о фехтовании… Там говорилось, что современное оружие сделало это искусство совершенно ненужным. И что рапиры и шпаги – отныне лишь музейные экспонаты…
Дон Хайме покачал головой. Как ему опостылели подобные рассуждения! Он посмотрел на свое отражение в зеркалах, развешанных на стенах: старый учитель в окружении последних верных учеников. Сколько они удержатся подле него?
– Это лишь повод сохранять верность, – ответил он печально. И никто не понял, что он имел в виду: фехтование или себя самого.
Альварито Саланова стоял перед ним, держа маску подмышкой и опершись на шпагу. На лице у него появилась скептическая гримаса:
– Возможно, когда-нибудь учителя фехтования вообще исчезнут с лица земли, – произнес он.
Стало тихо. Дон Хайме рассеянно глядел куда-то вдаль, словно там, за стенами зала, различал неведомые миры.
– Да, возможно, – пробормотал он, созерцая нечто, доступное лишь ему одному. – Но вы, мои ученики, должны мне поверить: в тот день, когда последний учитель фехтования окончит свой земной путь, все благородное и святое, в чем таится извечное противоборство человека с человеком, уйдет в могилу вместе с ним… И останутся лишь трусость и жажда убивать, драки и поножовщина.